- Пошли, моя птичка, - мерзко оскалился капитан Алее.
Двадцать последних часов почти жизни истекли. Алея встала и шагнула к выходу. Капитан дернул небритым подбородком, словно пытался сдержать смех.
- Иди за мной, птичка.
И Алея покорно пошла, больше не злясь на Яромира. Теперь измена казалась несущественной, обида надуманной и пришло неожиданное понимание того, что она была невероятно счастлива с ним. Она была счастлива быть его женой, целовать его губы, просто любить его. Она так сильно любила его, такого высокого и стройного, сногсшибательно красивого и невероятно - мужественного. Она любила его, в одиночестве стоявшего прямо посередине грузового отсека пиратского корабля в элегантной форме муранского дипломата. И ноги как - то разом споткнулись, но она устояла, а потом медленно пошла к нему, срываясь на бег, и уже ничего не видя и не страшась, потому что он здесь, он приехал, он ее спас.
- Успокойся, милая, все закончилось.
Он гладит ее по дрожащим плечам, а она судорожно хватается за его форменный китель, боясь отпустить хотя бы на миг. Они куда - то идут, наверное летят, потому что она боится отвести глаза от серебряного шитья его кителя.
- Перестань, Лейка, - уговаривает его голос. - Оглянись, мы на "Шивадо", ты в безопасности и мы вместе.
Она оглядывается, его каюта, она помнит ее.
- Тебе нужен горячий душ, он поможет снять напряжение.
Но она боится разжать пальцы и отпустить его, и он идет вместе с ней, открывает кабинку и регулирует напор и температуру воды, пока она беспомощно продолжает цепляться на него. Потом осторожно снимает с нее одежду, но Алея умоляюще заглядывает в его глаза и тихо просит:
- Пожалуйста.
И он послушно расстегивает мундир, потом рубашку, скидывает обувь и брюки. Она пытается помогать, но больше мешает, ее руки трясутся, и глаза заволакивает пелена слез.
- Пошли.
Он ставит ее в кабинку под упругие струи льющейся с потолка воды, а она вжимается в него, шепча едва слышно:
- Прости меня.
- Я люблю тебя, - отвечает он и успокаивающе гладит ее распущенные волосы.
Пар окутывает туманом тела, вода смывает напряжение, и Алея отпускает на волю слезы, прижимаясь губами к теплой коже его груди и жалобно причитая:
- Так страшно, мне было так страшно, а они все еще там и их всех убьют.
- Я выкупил пассажиров, - привычно лжет он, и она ему привычно верит. - Отправили на ближайшую планету там, где им окажут необходимую помощь.
- Я неблагодарная и злая, - покаянно лепечет она, восхищенная его благородством.
- Ты лучшая на свете, - улыбается он, касаясь губами ее макушки.
- Ты не понимаешь, есть вещи страшнее...
- Я не хочу, чтобы ты говорила об этом, - властно перебивает он.
- Я глупая, Яромир, глупая и не благодарная...
- Но любишь меня, - насмешничает он.
- Я люблю тебя больше всего на свете, - серьезно отвечает она, искательно заглядывая ему в глаза.
- И согласишься родить мне сына или дочь?
Он необычайно напряжен и серьезен в ожидании ответа, и она откликается, захлебываясь слезами благодарности к лучшему мужчине на свете.
- Я была полной дурой, отказываясь, стать матерью твоих детей.
И он стискивает ее в объятии, покрывая запрокинутое к нему лицо жадными поцелуями и шепчет, не переставая шепчет о том, насколько сильно он влюблен в нее. Ее руки скользят по его плечам, заново вспоминая их ширину и силу, вверх по шее, запутываясь в длинных прядях его волос. Ее губы тянутся к его губам, страстно отвечая на его поцелуи.
- Хочу тебя, - выдыхает он.
- Скучала без тебя, - отвечает она.
Он приподнимает ее и Алея с готовностью, обхватывает его поясницу ногами, позволяя опустить себя вниз, на восхитительно - твердый член, который болезненно заполняет ее до упора. Она сдавленно шипит, сквозь сжатые зубы, а Яромир, прижав ее к гладкой стене кабинки, делает несколько грубых толчков, невольно заставляя ее выгнуться от резкой боли проникновения.
- Наказание за побег, - шепчет он, глядя в ее глаза.
- И почему тогда остановился? - нежно спрашивает она, проводя кончиком пальчика по его четко очерченным губам.
И он закрывает ее рот коротким поцелуем, потом вдавливает в стену кабинки, и начинает двигаться, размеренными толчками. Ее глаза мутнеют, взгляд теряется, дыхание рванное, и в такт его движениям в ее теле. Страсть стекает по сплетенным телам горячими потоками, смывая горечь от долгой разлуки, и Яромир склоняется к ней, жадно слизывая сладость ее губ за мгновение до того, как она сжимает его, вынуждая кончить.
Потом он бережно закутывает ее почти уснувшую в халат и укладывает в постель, но Алея вздрагивает и, ухватившись за ворот его халата, притягивает к себе.
- Не уходи, я боюсь, что они мне приснятся, - горячечно шепчут ее губы.
- Не уйду, - обещает он, и опускается рядом, притягивая ее к себе.
Она доверчиво зарывается в распахнутый на его груди халат и закрывает глаза.
- Я так долго ждала тебя, моя любовь.
Кошмар плена еще долго будет возвращаться к ней во снах, пустыми глазами поломанной куклы в светлом платье, но Яромир всегда рядом, заботливо отгоняя ее страхи прочь. Он целует ее нежные губы, перебирает шелковистые локоны, помогая уснуть любимой, и думает о том, что правильно подготовленные переговоры по заключению перемирия всегда предпочтительней прямого объявления войны. Зачем ломать человека, если он может сломаться сам? Нужно только подтолкнуть к краю, дать сорваться в пропасть отчаяния и только тогда спасти. В последний момент.
- Дипломатическое соглашение лучше дешевого шантажа, - говорит Яромир Штефе, приставив пистолет к ее затылку. - Ты слишком дорого обходишься моей семье, ты унизила меня рассказом о неверности моей жены, но мне нравится твоя компенсация из детского приюта...